Движение по возвращению в ислам в Лаишевском уезде в середине XIX — начале XX века
Лаишевский район благодаря своей близости к Казани и живописным речным просторам славится большой притягательностью — недаром его облюбовала для жизни татарстанская элита. Сегодня муниципалитет активно застраивается, жизнь в нем бурлит и мало отличается от столичной, в то время как 100 лет назад это был тихий провинциальный уголок в Казанской губернии. Его историю в своей монографии «Лаишевский уезд в середине XIX — начале XX века» рассказывает старший научный сотрудник Института истории им. Ш. Марджани, кандидат исторических наук Елена Миронова. Для знакомства с прошлым «казанской Рублевки» автор представила не только архивные документы органов губернского управления, но и мемуары представителей высшего сословия, письма, путевые заметки врачей и ученых. «Реальное время» публикует фрагмент исследования о движении по возвращению в ислам в уезде.
Видео дня
Вера для татар была тем столпом, на котором покоилась их идентичность, не позволявшим раствориться в русской среде. Столетия гонений ислама приучили их относиться к русской власти с настороженностью и держаться обособленно. Поэтому крещеные татары чувствовали неприязнь со стороны соседей, не желавших жить рядом с христианами. В 1841 г. в с. Уреево-Челны, где жили татары-христиане, были сосланы две семьи новокрещеных татар из Спасского уезда за возвращение в ислам, но практически сразу они бежали в Архангельскую слободу Чистопольского уезда. Согласно преданиям местных жителей, часть татар покинула с. Карабаян Лаишевского уезда от неудовольствия на колокольный звон после постройки там церкви. Покинули свой дом и татары, проживавшие в двух дворах по соседству с д. Козяково-Челны, как только численность крещеных стала возрастать. К концу XIX в. в этой деревне насчитывалось 266 мужчин и 278 женщин старокрещеных татар и трое мужчин-отступников.
Но время от времени происходили вспышки национально-религиозного сознания, когда крещеные татары целыми селениями стали переходить в ислам. Лаишевский уезд Казанской губернии входил в число районов, где процесс возвращения в ислам среди крещеных татар носил постоянный характер. Массовые отпадения наблюдались в 1860—1880 гг. Кроме либерализации конфессиональной политики, в это время складывается татарская нация, стираются границы между отдельными группами татар, увеличивается стремление крещеных войти в единое культурное и национальное пространство.
В конце 1865 г. некоторые селения Казанской и соседних губерний стали подавать прошения императору о переходе в ислам. Источником этого движения послужил слух, что якобы существует царский указ, позволяющий подавать такие прошения государю. Власти считали, что руководителем этого движения являлся Галим Самигулов с помощником Гизетуллой Абдюшевым, ездившие по уездам и склонявшие крещеных татар подавать такие прошения.
В Лаишевском уезде центром движения стала д. Большие Кибя-Кози. Ее жители приняли православие еще в середине XVIII в. и состояли в приходе с. Ачи, находящегося в семи верстах. По клировым ведомостям 1862 г., здесь проживали свыше 600 человек. Русское население отмечало буйный нрав кибя-козинцев — этот факт свидетельствовал о неприязненных отношениях между русской и татарской деревней.
В середине 1860-х годов они отпали вместе со старокрещеными татарами из близлежащих деревень Верхние и Малые Кибя-Кози, с которыми составляли единое сельское общество. И даже самовольно открыли магометанские школы. Еще в 1848 г. Ильминский, посетив Лаишевский уезд, узнал из беседы с местными жителями, что «большая часть крещеных привержены к магометанству, секретно читают намаз (татарское богомолье) и называются двойным именем, то есть кроме русского татарским». В д. Верхние Кибя-Кози он встретился с «секретным магометанином» Петром Ивановым-Бикинне, который церковь не посещал, читал намаз и что «поп это знает, но за деньги скрывает от правительства».
Чтобы узаконить свое возвращение в ислам, жители д. Большие Кибя-Кози в 1866 г. обратились к императору Александру II с ходатайством о разрешении им вернуться в ислам. Когда же прошение было признано незаконным, отступники «отказались исполнить волю Государя Императора». Для усмирения жителей, нежелавших повиноваться властям и оказавшим противодействие судебному следователю, прибывшему для выяснения обстоятельств отказа от православия и выявления возможных зачинщиков, вицегубернатор Е.А. Розов вызвал из г. Лаишев 12 казаков. В течение суток в присутствии вооруженной команды, исправника и пристава второго стана было осуществлено расследование и аресты. Задержан был один крестьянин за дерзости, произнесенные в ответ на требование исправника снять тюбетейку. Четверо крестьян оказали сопротивление, не желая выдавать своего односельчанина Григория Никифорова, оскорбившего исправника нецензурной бранью.
По результатам работы следственной комиссии в тюремный замок были заключены 33 человека. Наиболее суровым наказаниям подверглись 8 человек — решением уголовной палаты крестьян, подстрекавших к отпадению от православия, Ивана Никитина, Дмитрия и Матвея Михайловых, Сергея Матвеева, Агея Тимофеева, Лазаря Федорова и Анисима Петрова приговорили к лишению всех прав и ссылке на каторгу в крепостях на 9 лет, с последующим пожизненным поселением в Сибири, а Никифоров был заключен под стражу на один год и 8 месяцев, с последующим надзором полиции.
Позднее сельские жители обвиняли казаков в нанесении им материального ущерба на сумму 74 рубля серебром «употреблением на свое содержание без платы… овец… куриц… 2 пудов масла», а также изъятием 100 тюбетеек. Но эти обвинения официально не были подтверждены.
После целого года заключения в Лаишевской уездной тюрьме пятеро из приговоренных к каторге обратились к императору с просьбой освободить их, так как за время отсутствия хозяйство было разорено, а малолетние дети остались без содержания. Свою вину ходатаи не признавали, поскольку родились в семьях, уже несколько поколений исповедовавших ислам, а значит не должны квалифицироваться как отступники. Прошение они подписали именами, которые носили до крещения, но использовали в повседневной жизни.
В начале ХХ в. отпадения не были такими массовыми, но носили перманентный характер. Согласно рапорту местного священника Алексея Сельского Казанскому и Свияжскому архиепископу Арсению в 1901 г., в д. Янасалы вернувшийся в православие Тарас Николаев самопровозгласил себя муллой по имени Тазетдин Миндубаев и открыто обучает детей отпавших татарской грамоте и с такой же свободой отправляет для них все религиозные требы по магометанскому обряду. Священник с. Шеморбаш отец Нечаев в своих отчетных рапортах сообщал, что отпавшие в их приходе «настолько закоснели в магометанстве, что решительно не хотят слушать никаких вразумлений о святости и спасительности христианской веры». И как констатировали священники, «ислам… под воздействием церковных школ и увещеваний священников не ослабевает, как бы следовало ожидать, а крепнет».
Священники Лаишевского уезда указывали, что отпавшие уклоняются от разговоров о вере, и возвращение их в православие представлялось им практически невозможным. Самым ярким событием на ниве миссионерства за год был переход в христианство одного мусульманина и одного язычника. Понимая, что такая стагнация требует каких-то реформ, благочинный третьего округа Лаишевского уезда Алексей Сельский предлагал перевести Братство Св. Гурия под непосредственное управление епархиального начальства.
Священники были озабочены развитием просвещения и прессы у татар. В докладе в Совет Братства Св. Гурия Епархиального миссионера Якова Коблова сообщалось, что в статьях в периодике после Высочайших Манифестов 17 апреля 1905 г. и 17 октября 1905 г. поднимают национальные и вероисповедные вопросы, об отступниках и отступническом движении среди крещеных татар. А сами отпавшие решили уже формально порвать связь с Русской Православной Церковью, о чем свидетельствовали многочисленные ходатайства о возвращении в ислам. Прошения их в большинстве удовлетворялись.
В то время как крещеные возвращались в ислам, сами татары опасались новой волны христианизации. Летом 1878 г. в татарских деревнях Казанской губернии циркулировали слухи о предстоящем насильственном крещении. На фоне сложившегося недоверия к власти любая ее инициатива воспринималась с опасением. Так, когда исправник Чистопольского уезда распорядился выдать каждому сельскому обществу книги, где говорилось о мирских повинностях, включая содержание церквей, жители, не зная русского языка, неверно истолковали содержание, подумав, что их собираются крестить. В это же время была объявлена платная подписка на страхование имущества, что послужило поводом для беспорядков. Население д. Тиганы Спасского уезда воспротивилось страхованию домов. К нежеланию тратиться на эти цели присоединилась версия о предстоящем крещении. Недовольство перекинулось на другие уезды.
Центром возмущения в Лаишевском уезде стало с. Мокрые Курнали Алексеевской волости. Местное население по вероисповеданию было смешанным: кроме составлявших большинство татар-мусульман численностью 621 человек, насчитывалось 25 русских и 17 крещеных татар. В самой деревне находились мечеть и школа для детей магометан, православное население было причислено к Сергеевскому приходу в шести верстах от деревни.
8 июля 1878 г. унтер-офицер корпуса жандармов Мамонтов прибыл в с. Мокрые Курнали для выяснения причин, взбудораживших население. На встречу с чиновником вышли двое мулл и 10 жителей, которые с волнением уверяли, что «за свою веру готовы сейчас умирать». Чиновнику удалось убедить жителей с. Мокрые Курнали в напрасности толков.
Схожая ситуация сложилась с переписью населения 1897 г. — властям не удалось донести до татар настоящей цели переписи, и она была воспринята как очередная попытка крещения. В селения Лаишевского, Мамадышского и других уездов были отправлены отряды для усмирения участников сопротивления розгами.
Таким образом, мы видим, что борьба между мусульманским и христианским влиянием на крещеных татар складывалась не в пользу последнего. Давление со стороны властей в основном ограничивалось формальными мерами. Священники зачастую не знали татарского языка, не пользовались авторитетом среди населения. При совместном проживании с русскими усваивалась лишь обрядовая сторона православия, что приводило к синкретизму. Школы Братства Св. Гурия имели некоторый успех, но к началу XX в. миссионерство практически не давало никаких результатов. Те из крещеных, кто не хотел возвращаться в ислам, оказывались в маргинальном положении, когда их не принимали ни русские, ни татары-мусульмане. Поэтому периодически случались массовые отпадения от православия, от которых не спасали даже насильственные действия русских властей.
